Обычаи и обряды, связанные с ребенком у населения станиц Кореновского района Краснодарского края.

Обычаи и обряды, связанные с ребенком у населения станиц Кореновского района.

Родильно-крестильный обрядовый комплекс, как показывают полевые материалы, сохранился в культурной памяти старожильческого населения населенных пунктов Кореновского района в весьма редуцированном виде. Во многом это было обусловлено большей детерминированностью родильно-крестильной обрядности социокультурными обстоятельствами советского периода, в отличие от других комплексов жизненного цикла (свадебного, похоронного): обязательным осуществлением родов в родильных домах, запретом института повивальных бабок, препятствиями для своевременного осуществления церковного таинства крещения. Всё же интервью респондентов 1910-1930-х гг. рождения позволяют выстроить собранный материал в стройную систему, в которой представлены, в той или иной степени редукции, необходимые элементы обрядовой структуры, выявить наиболее устойчивые из них, проследить формы трансформации обряда.

I. Мифологические представления и верования, этнографические комплексы. Обряды и обрядовые комплексы. 2.2. Обряды жизненного цикла. 2.2.2. Инициационные

Православие

Русский, наречие – южнорусское

Краснодарский край, Кореновский район, станицы Дядьковская, Сергиевская, Раздольная, Журовская, Платнировская, х.Верхний

Краснодарский край, кубанские казаки, крещение ребенка, «резать путы», первый шаг, первая стрижка, первый зуб.

Послеродовые обычаи и обряды. Сразу же после родов повитуха приступала к очистительным процедурам роженицы, которые могли проходить до шести недель (сорока дней), когда заканчивался срок ритуальной нечистоты роженицы, и она отправлялась за очистительной молитвой в церковь (Разд3750). Чаще этот срок был короче, и роженица приступала к выполнению всех прежних работ. Помимо роженицы очистительные процедуры производились и над младенцем: повитуха купала его два раза в день, утром и вечером (Разд3750). Роженицу повитуха парила в шаплыке, перерезе, «шоб все вышло, очистилось» (Серг4197), “шоб кровотэчение ны було у нии» (Жур3781), давала пить красное вино (Разд3750). В ст. Дядьковской во время парения роженицу накрывали одеялом или фуфайкой. Если у нее наблюдалось смещение внутренних органов, повитуха вправляла их путем массажа живота, подкладывая под ягодицы подушку, чтобы таз находился выше головы (Дядьк4176). В течение всего периода ухода,  роженицу не разрешалось проведывать (Жур3781). В первые дни после родов роженице было необходимо усиленное питание с обилием жидкости, «шоб у нэй молоко було» (Жур3781). Широко известный в кубанских станицах ритуал «размывания рук», который подводил итог периоду ухода повитухи за роженицей, в памяти респондентов Кореновского района не сохранился. Отмечалось лишь скромное одаривание повитухи за свои труды в виде продуктов и материи.

Помимо современной формы имянаречения ребенка самими родителями, респонденты отмечали распространение в прошлом других форм, связанных с церковным обычаем имянаречения по святцам, когда ребенку давали имя в честь святого, на день которого приходилось рождение. Согласно одному варианту, сразу после родов повитуха или родственники отправлялись в церковь, где батюшка по святцам давал новорожденному имя (Платнировская, Дядьковская, Журавская). В ст. Платнировской повитуха могла взять в церковь и ребенка (Платн230). В ст. Раздольной отмечали, что имянаречение совпадало по времени с таинством крещения, при этом крестить ребенка могли уже на следующий или на третий после родов день (Разд3750). В х. Верхнем священник предлагал родителям на выбор три имени, из которых они выбирали наиболее понравившееся (Верхн3735). Помимо церковного имянаречения, соблюдались и народные обычаи в выборе имени. Так, нельзя было давать имя в честь умершего близкого родственника (Разд3750). Иногда старались назвать ребенка в честь доброго и удачливого человека (Платн4214). Чаще считали, что произвольное имянаречение могло привести к неудачам человека по жизни. Считали, что в случае болезни ему не сможет помочь бабка-лекарка при осуществлении лечебного ритуала, поскольку тот не обладает «своим именем» (Платн233, 4214).

Следующим этапом родильной обрядности было церковное очищение роженицы, которое было приурочено к сороковому дню после родов. Роженица отправлялась в церковь за очистительной молитвой, после произнесения которой она считалась ритуально чистой и ей разрешалось посещение богослужений. Это событие, по-видимому, часто было приурочено к таинству крещения. К этому же дню зачастую было приурочено и первое посещение роженицы родственниками и подругами, которое, таким образом, могло совпадать с празднованием крестин. Гости приходили всегда с подарками, так как навещать роженицу с пустыми руками считалось грехом. Одаривали в основном предметами, предназначенными  для ребенка: мыло, пеленки, распашонки. В числе дарителей могла быть и бабушка-повитуха (Серг4179). Таким образом, празднование рождения ребенка («родин») не всегда являлось самостоятельным в структурном отношении и не сопровождалось какими-то специальными обрядовыми действиями.

Крестильные обряды. Крестильный обряд в числе инициальных и социализирующих обрядов первого года жизни является самым главным в традиционной культуре кубанского казачества. Тем не менее, в советский период в связи с гонениями на церковь и повсеместным разрушением храмов он оказался подвержен существенной трансформации. Зачастую это было связано со смещением его сроков (до сорока дней после рождения), переходу к тайной практике осуществления, из-за чего многие его элементы объективно оказывались неактуальными, хотя бы по причине взросления ребенка. Многие респонденты, в местах проживания которых храмы оказывались ликвидированы, а духовенство отсутствовало, вынуждены были обращаться в другие населенные пункты, которые могли находиться на значительном расстоянии. Таким образом, поиск возможностей крещения ребенка мог занимать несколько лет. Тем не менее, в культурной памяти сельского населения Кореновского района сохранились, хотя и в редуцированной форме, основные элементы крестильной обрядности, в ее традиционном виде.

Традиционно до крещения младенец еще как бы не являлся человеком: у него не было имени, в случае смерти его не предавали церковному погребению. По-видимому, из-за невозможности осуществлять своевременное крещение представления сельского населения о детях, умерших некрещеными, подвергаются трансформации. Они все более уравниваются с «полноценными» младенцами в праве получения божественной благодати, особенно в случае смерти. Для наших респондентов, наряду с традиционным представлением об умерших некрещеных детях как «нечистых» покойниках, были характерны и следующие высказывания: «Вот эти детки все около Господа, эти дети. Он их и омыл и окрестил, усё он сделал для этих детей» (Разд3748).  В частности, традиционный обычай погребать мертворожденных или умерших до крещения детей на территории своего подворья (в месте, где никто не ходит, часто под плодовым деревом) вытесняется обычаем погребения на кладбище, с соблюдением обрядовых правил: “А ребеночек не виноват, он ангел, пусть даже и не крещенный он ангел. Ребеночек хоронится на общем кладбище. У нас тоже был такой случай. Во время родов задохнулся мальчик, хоронили вместе с дедушкой. Крестик поставили, фотографию новорожденного сделали. И тоже так же три и девять дней и сорок» (Дядьк4181). (См. выше об абортированных детях).

Однако эти трансформации ни в коей мере не умоляли значимости для человека таинства крещения. Традиционно считалось, что некрещеный человек, не имеющий своего христианского имени, проживет жизнь несчастливо, будет подвержен в большей степени влиянию деструктивных демонических сил, поскольку не имеет своего ангела-хранителя: «Ангел дается, когда крестят» (Разд3748). От лечения некрещеных отказывались местные лекари: «Если нэхрищеный, Бог нэ принимае ци всякие молытвы и ны помога ребёнку» (Дядьк3721).

Первый этап крестильной обрядности был связан с выбором кумовьев. К нему подходили с большой ответственностью, поскольку крестные являлись вторыми родителями ребенка и в случае смерти отца и матери должны были взять на себя опеку над ребенком. Поэтому чаще всего это были родственники или друзья родителей. Иногда лучшие подруги могли в девичестве давать друг другу зарок, что будут крестить дитя, у которой раньше родится (Дядьк4179). В кумовья могли брать первого встречного человека, если ребенок был очень болен (Дядьк3721) или если крещение происходило в отдаленном месте в связи с отсутствием церкви в своей станице (Разд3751). Последняя ситуация в большей степени обусловлена обстоятельствами советской эпохи. Более типичный для кубанской традиции пример приглашения первого встречного в кумовья в случае постоянных детских смертей нами был отмечен в ст. Платнировской: «Вот если дети рождаются и умирают, рождаются и умирают, но это только при каком-то родительском грехе, тогда надо идти в церкву крестить ребенка. И вот подошли вы к порожкам, какая первая женщина подошла, та должна перекрестить дитя. Которую вы первую увидели. Вы должны были поклониться и попросить её. Вот когда я была замужем за первым мужем, он из двенадцати человек остался один. Именно нарекли первым именем ребенка, и покрестила женщина старушка, которая выходила с церкви» (Платн4214). В некоторых случаях практиковался обычай приглашать в кумовья одну и ту же пару. Таким образом, у всех детей в семье были одни крестные родители (Разд3751, Серг4197). При этом повсеместно был распространен запрет на приглашение в кумовья родителей своих крестников: «Это называется, это он откумовывается» (Разд3751), также как и запрет приглашать в кумовья семейную пару. А неженатые кум с кумой после крещения младенца не имели права заключать друг с другом брак, как уже состоящие в духовном родстве.

Отказ на приглашение в кумовья считался грехом за исключением случая, связанного со стремлением в первый раз крестить ребенка противоположного себе пола: «Положено, если я девушка, то должна крестить первого мальчика» (Разд3751) или только мальчика (Серг4197, Платн4214). Вообще крещение детей считалось богоугодным делом, и большое количество крестников обеспечивало человеку благоприятную посмертную участь: «Ну раньше говорили, если много крестников, то в рай вылезешь. Раньше так шутили: «Ой, я по крестникам в Рай вылезу»» (Платн4214).

Как уже отмечалось выше, крещение младенца могло совпадать по времени с такими составляющими родильно-крестильного комплекса, как имянаречение и празднование родин. В редких случаях младенца крестили после сорокового дня, но чаще в первые дни после рождения (Раздольная. Платнировская). В ст. Дядьковской отмечали, что крещение младенца старались зачастую приурочить к большому церковному празднику (Дядьк4169). В день крещения крестные брали ребенка у родителей и отправлялись в церковь, последние оставались дома или ожидали завершения таинства в притворе храма. Этот обычай, по-видимому, был обусловлен ритуальной нечистотой матери, которая длилась до сорока дней. На крестного отца и мать ложились все необходимые расходы: крестный оплачивал совершение таинства в церкви, покупал ребенку крестик, крестная готовила «крыжму» (от слова «крыж» - крест) - покрывало, в которое она воспринимала младенца от купели, шила ему крестильную рубашку. Эти атрибуты в дальнейшем могли использовать в окказиональных обрядах: при лечении младенческого ребенка могли накрывать крыжмой (Серг4197) или крестильной рубашкой (Дядьк4165). В х. Верхнем одну и ту же рубашку использовали при крещении младших детей: «И даже в ей трёх дитэй хрэстыла... Шо говрять, шо надо в одной хрэстыть, шоб воны дружно жили. Ну, у меня дети и живуть дружно» (Верхн3735).

Сам обряд крещения младенца в современных записях описывается весьма скудно. При описании церковного действа респонденты отмечают лишь единичные детали обряда: обычай заносить мальчиков в алтарь, гадание на восковых шариках с волосами младенца, которые бросали в купель: «Это когда крестят дитя, вот кидают воск в купель, вот когда кидаю воск, и воск быстренько выплывает, то этот ребенок будет жить. Если воск не выплывает, этот ребенок жить не будет. Если воск выплывает очень медленно, то это дите будет очень болеть» (Платн4214). По возвращении домой крестные передавали ребенка родителям со словами: «Брали некрещёного, принесли крещёного, да причащённого» (Верхн3735); «Брали у вас некрещенного, принесли молитвенного крещенного младенца такого-то» (Разд3751). Празднование крестин не сопровождалось какими-либо ритуальными действиями и ограничивалось простым застольем в кругу близких родственников и друзей.

Обряды и обычаи первого года жизни. Первый год жизни ребенка сопровождался многочисленными запретами, предупредительными мерами и регламентациями ухода за ним, особенно в первые сорок дней жизни или до совершения таинства крещения. Большинство из них носило апотропейный характер и было призвано уберечь ребенка от возможного развития у него физических и психических аномалий. Востребованность этого блока родильно-крестильной обрядности подтверждается обилием полевого материала.

Меры предосторожности, относящиеся к материнской предупредительной магии, предпринимались сразу же после рождения. Повсеместно соблюдался запрет давать что-либо из дому в течение от одного до трех дней, чтобы никто не мог испортить ребенка и роженицу.  До сорока дней запрещалось показывать младенца посторонним людям, «шоб не глазили». Также до сорока дней было запрещено вывешивать во дворе пеленки, «шоб никто не видел». В ст. Дядьковской считали, что нарушение этого запрета особенно опасно для младенцев-девочек (Дядьк4165). Еще большую опасность представляло оставление пеленок на ночь, особенно на молодом месяце или полной луне: «ребенок будет лунатик» (Разд3750). При этом детские пеленки стирали всегда отдельно (Платн4214). Когда ребенка приносили из роддома, в доме обязательно должен был гореть свет. Если ребенок был беспокоен, свет также никогда не гасили, при этом закрывали в доме двери, окна и задергивали занавески (Дядьк4169). После кормления младенца обязательно накрывали (Разд3750). До одного года запрещалось поднимать ребенка выше своей головы, смотреть на ребенка, стоя у него в головах, показывать в зеркало, что могло привести к бессоннице, испугу: «Это все болячки на його собэруться» (Дядьк4170). Для охранения ребенка от влияния магических деструктивных сил, его требовалось причащать в церкви каждую неделю (Серг4197).

К повсеместным фактам следует отнести запрет качать пустую люльку: «Та казалы у ных там чирты дитэй колышуть» (Дядьк3703). Считали, что это может также спровоцировать детскую бессонницу. Чтобы уберечь младенца от недуга, люльку окропляли святой водой, на ночь трижды перекрещивали (Разд3752). Спокойный детский сон связывался с благоволением к нему высших сил: если ребенок улыбается во сне, значит «его забавляет ангел» (РаздVOC_120210-0061). Апотропейный смысл имело использование ветоши в качестве пеленок и обязательное повивание младенца крест-накрест  «свивальником», «повывачем», «повилОм», а иногда простой бечевкой. Плотное пеленание имело еще и рациональный смысл, чтобы ребенок был строен и хорошо сложен. Данное правило получает санкцию из примера священной истории: «Свивальники были такие. Она  его положит, ручечки ему протянет, загортает, и уже когда он чуть большенький, он уже и сам ручки протягивает. И потом ложится вот этот свивальник, а потом начинают свивать его. Вот я покажу тебе иконочку, там Божия Мать, и в свивальнике Спаситель. Я своих детей всех свивала, тогда, говорит, и ножки будут ровные, он же лежит и его связывают» (Разд3750).

Среди пищевых запретов и регламентаций следует отметить повсеместный запрет кормить ребенка рыбой до исполнения ему года, так как считали, что его нарушение приведет к задержке речевого развития. В ст. Платнировской полагали, что до полугода ребенка следовало кормить исключительно грудью (Платн233). В ст-цах Дядьковской и Раздольной полагали, что кормление ребенка следовало начинать с правой груди, чтобы он не вырос «левшаруким» (Дядьк4180, Разд3750), «чтобы она всегда была права» (РаздVOC_120210-0061). Продолжительность грудного вскармливания не регламентировалась, хотя чаще упоминали срок от 1 до 2 лет. Увеличение сроков было связано с убеждением, что кормящая мать не может забеременеть снова. Однако повсеместно соблюдался запрет на вторичное подпускание к груди после отлучения. Считали, что такой ребенок будет глазливым. В ст. Платнировской была отмечена регламентация пищевого рациона кормящей матери: ей не рекомендовалось употреблять в пищу арбузы и помидоры, что могло послужить причиной расстройства желудка у ребенка (Платн4214). Через несколько месяцев после рождения начинали использовать и прикормки из повседневной пищи, которую переталкивали в пюреобразную массу или давали ребенку в виде жевки, завернутой в марлевую тряпочку. Такая самодельная «соска» называлась «куклой» (Дядьк4165).

Ритуальный смысл имели действия во время купания ребенка, направленные на его «доделывание» как человека. В первые месяцы младенца купали, добавляя в воду разнообразные травы и растения, использование которых выходило за сугубо рациональные рамки: «Мята, чебрец, любысток мы сушили. В хате ставишь и потом их высушиваешь, и они висели в сарае или где. А потом купали. Ну мальчика – шоб девчата любили мама говорила, а девочку - шоб хлопцы любили. У меня есть любысток» (Серг4197). Для усиления магического действия на организм младенца при купании могли использовать травы, собранные на Троицу (Сергиевская), вербные ветки (Раздольная). В ст. Дядьковской во время первого купания в воду добавляли воск от церковной свечи (Дядьк4169). Воду после купания всегда выливали в «глухый конэц», место, где никто не ходит, или под «живое» дерево, чтобы ребенок «брал от него крепость» (РаздVOC_120210-0061). Во время купания осуществляли и терапевтические процедуры: выравнивали головку младенца легким сдавливанием ладоней, практиковали массаж, «смирялы», сводя наперекрест колени и локти ребенка, трижды слизывали с его спинки воду, «шоб всякие нечистые, всякие сглазы, всяки тот на дитя не ишло» (Дядьк4176).

Среди ритуалов первого года жизни, завершающих переход младенца от грудного состояния к следующей за ним возрастной категории, наибольшую актуальность сохранили действия, связанные с первой стрижкой, первым шагом и отлучением от груди. Первый из них был приурочен к годовщине ребенка и остался, пожалуй, единственным обрядовым элементом этого события, демонстрируя свою устойчивость в традиции. В границах Кореновского района отмечена вариативность обряда первого пострижения. Главными участниками обряда выступали крестные родители ребенка. В некоторых случаях респонденты отмечали, что осуществлять первую стрижку должен крестный отец (Дядьковская, Платнировская), при его отсутствии – крестная мать (Верхний, Платнировская), в другом случае считали, что мальчика должен стричь крестный, а девочку крестная (Платнировская), в третьем – стрижку могли осуществлять и родители ребенка (Платнировская). В ст. Платнировской также отмечали, что действия крестных могли ограничиться только символическим крестообразным выстрижением волос (на лбу, затылке и висках), после чего ребенка достригали родители. В отличие от вариативности персонального кода ритуала, акциональный характеризуется единообразием: сначала символическое выстригание, затем полное сбривание или состригание волос. Локативный код ритуала актуализируется при этом не всегда, что является свидетельством редукции. В ст. Дядьковской первую стрижку осуществляли в святом углу (Дядьк3703), там же ребенка при этом сажали на кожух, вывернутый мехом наружу (Дядьк4165). Обнаруживают вариативность дальнейшие манипуляции с состриженными волосами. Их могли хранить в специальной сумочке, в сундуке (Дядьковская, Платнировская), всю жизнь или временно, а затем сжигать (Верхний); могли хранить только крестообразно срезанные волосы, а остальные вдавливали в коровий навоз: «В навозе вин прие – быстрей расти будэ. Так приказывали» (Платн224). В других случаях такие манипуляции с волосом, как хранение, закапывание в навозе или под плодовым деревом (вишней) с мотивировкой «шоб косы рослы», имели место только в случае стрижки девочки, волосы мальчика сжигались в печи (Платнировская). Был отмечен и категорический запрет на сожжение волос после первой стрижки (Дядьковская). Однако при этом повсеместо был распространен запрет выбрасывать волосы во двор с мотивировкой «голова болить будэ», основанный на поверье о том, что птица, подбирая человеческий волос, относит его в гнездо, следствием чего являются головные боли. Во временном отношении осуществление первой стрижки могло смещаться вперед, но ни в коем случае не ранее годовщины, что могло повести за собой нарушение в психофизическом развитии ребенка (Дядьк4180). (Аналогично до года не стригли у ребенка ногтей, только скусывая их). Запоздалое же сострижение «родимого волоса» могло привести к плохому росту волос в будущем (Платн4214).

Среди ритуалов первого года жизни повсеместно отмечаются действия, связанные с первым шагом ребенка. Практически все они сводятся к имитативному «перерезанию пута»: во время первого шага мать или другие близкие родственники ножом или ладонью имитировали перерезание пространства между ног ребенка, чтобы он начал ходить самостоятельно. Среди деталей ритуала обнаруживает вариативность положение осуществляющего перерезание: в ст. Дядьковской считали, что перерезать путо следует обратившись к ребенку лицом, в ст. Платнировской, наоборот, это совершали за спиной ребенка: «Вот когда оно уже собирается ходить, вот поставят его и говорят: «Ну, иди, иди!» Мать сидит с ножом, а кто там папа или бабушка зовет, один шаг сделает, ножом надо перерезать – просто чиркнуть между ногами. Сзади, пусть оно идет впереди, зачем ему дорогу перерезать» (Платн4214). В ст. Дядьковской также был отмечен более сложный вариант ритуала. Ребенку, совершившему первый шаг, на ноги набрасывали веревочную петлю и, заставляя идти, перерезали веревку ножницами. В дальнейшем она хранилась под стрихой дома (Дядьк4169).

Отлучение ребенка от материнской груди также носило ритуализированный характер, хотя по срокам редко приходилось на первый год его жизни (см. выше). В исключительных случаях грудное вскармливание продолжалось до 4-6 лет. Однако по своему смыслу отлучение от груди стоит в одном ряду с прочими инициирующими ритуалами первого года жизни, символизируя переход младенца в новую возрастную страту: он уже переставал быть грудником. Отмечено несколько способов отлучения от груди: ее намазывали перцем, перевязывали (Дядьковская), подкладывали щетку, пугая «хокой» (Дядьковская, Журавская). В ст. Сергиевской отстраняли ребенка от груди и катили перед ним вареное яйцо, заставляя подобрать:  «Нужно зварыть яичко. И покотыть. И хай воно визьмэ. «Иды быры!» И воно тоди пидэ визьмэ и ото значить нэ будэ» (Серг225).

Прочие обряды первого года жизни оказались либо утраченными в традиции сельского населения Кореновского района или оказались в пассивной, на грани забвения форме. Например, не было отмечено никаких действий при первом подстригании ногтей, при появлении первого зуба, за исключением единичных деталей, примет, лишенных какой-либо мотивировки, вроде: «Як лизут тры зуба — плоха прымета» (Платн236).