Свадебная обрядность станицы Ленинградской Ленинградского района Краснодарского края являет собой классический пример черноморского типа свадьбы, в основе которого восточно-украинские метропольные традиции. Структура свадьбы ст. Ленинградской включала в себя такие ритуально маркированные этапы, как сватовство, включающее дополнительную встречу родственников жениха и невесты - розгля́дыны или смотры́ны; приглашение молодыми гостей на свадьбу; прощальный вэ́чир или сухы́й вэчир; изготовление свадебных хлебов (каравай, шишки, ды́вэнь) и атрибутов (ги́льцэ, бугаи́); обряжение невесты; венчание; выкупы «на воро́ттях» и ми́ста возле невесты; дары; проводы и встреча молодых; свадебное застолье; ночные бесчинства; обряды второго дня свадьбы: завтрак для невесты, символическая демонстрация честности невесты, катание и купание родителей, приготовление обрядовой пищи второго дня – куриной лапши; «отделение» гостей.

Станица Ленинградская была основана в 1794 г. как куренное селение Уманское казаками из Запорожской Сечи. Однако из-за преобладания мужского населения над женским, убылью населения в следствие тяжелой акклиматизации в новых природно-географических условиях, возникла демографическая проблема. Для ее решения в Уманское селение были организованы первые подселения из крестьян Полтавской и Черниговской губерний в 1809 и 1811 гг. В 1842 г. куренное селение получило статус станицы. С 1880-х гг. в ст. Уманскую возросли миграционные потоки из иногородних крестьян. В результате к 1913 г. из 23 800 жителей станицы лишь немногим более половины относились к казачьему сословию. В 1933 г. станицу постиг страшный голод, после чего часть выживших казачьих семей была депортирована в северные районы РСФСР и Казахстана. А станица была заселена выходцами из различных областей России и Украины.

            Все эти процессы необходимо учитывать при анализе фольклорно-этнографического материала, собранного в станице работниками КФЭЭ с конца 1970-х гг. по 1993 г. Однако также следует отметить, что культурное ядро станицы составили фольклорные коллективы, в которых ведущую роль играли потомки казаков, в том числе вернувшихся в станицу из депортации. Поэтому сведения о свадебной обрядности станицы во многом были почерпнуты от участников этих коллективов.

            Брачный возраст девушек традиционно определялся 18-19 годами. Хотя в некоторых случаях возрастной порог мог быть выше: «Цэ ж такэ дило – дивчину колы во́зьмуть» (404-405). В военные годы замуж выходили, как правило, в более зрелом возрасте, что объяснялось дефицитом в станице женихов и тяжелым экономическим положением: «ны до свадьбив було, ны до гуляний» (402). Брачный возраст для парней определялся 22-25 годами, что было связано с необходимостью пройти воинскую службу, прежде чем жениться.

            Традиционно в казачьих семьях выбор брачного партнера был прерогативой родителей. Приоритет отдавали женихам и невестам из богатых семей. Поэтому у женихов и невест из богатых семей было больше возможности заключить удачную партию. Однако не последнюю роль играли нравственные качества родителей избранника. В советские годы, особенно начиная с поколения 1930-х годов рождения, выбор брачного партнера всецело перешел к молодежи. В случае, если родители были против избранницы, сын мог потребовать у отца отделить его в отдельное домохозяйство. Помимо девушек из своих станиц, неженатые парни брали невест из соседних хуторов, привозили их из станиц Староминской, Кущевской и др.

            Время свадеб приходилось преимущественно на осенний период: «потому шо у каждого фрукты, овощи» (385-386). Даже в советские годы сохранялся категорический запрет на проведение свадеб в периоды православных постов.

            В станичных семья старались придерживаться очередности в замужестве или женитьбе братьев и сестер. В случае нарушения этого правила использовали такие иносказательные выражения, как «корытом накрыть (старшую сестру – А. З.)», «пид корыто пидкынула»: «Но и було, шо и корытом накрывает старшу. Младша пишла, а старша останэцця. Бувало такэ. Корытом, кажуть, накрыла. Та у нас цэ нэ корытом Сашка накрыл Женьку? Сашка женывся, а потом Женька. Женька-то старше» (402).

            Собственно первые обрядовые действия относились к главному этапу предсвадебья – сватовству. Главными действующими лицами сватовства являлись старосты́, которых выбирали из старших родственников жениха. Как правило, это были мужчины – дядя, женатый старший брат. Но в состав старост могли входить и тетки, и старшие замужние сестры. Особенностью сватовства ст. Ленинградской, что вместе со старостами на сватовство отправлялись родители жениха и он сам. Хотя можно предположить, что эта особенность возникла уже достаточно поздно, когда вопрос о женитьбе решался заранее уже непосредственно женихом и невестой, а сватовство становилось формальностью. С собою старосты несли булку хлеба, которую специально пекли к этому событию, и бутылку водки.

            Назначали сватовство обычно на выходной день, воскресенье, в вечернее время: «як сонцэ зайдэ» (385-386).

            При входе в дом невесты старосты использовали иносказательные выражения шуточного характера. Наиболее популярным образом, использовавшимся в них, был образ голубя и голубки, с которыми соотносились жених и невеста: «Заходышь: “У вас голубка, а у нас голуб. Можеть, воны попаруются”»; «Оцэ туточкы забачилы мы у вас голубку! А наш голуб прямо туточкы рвэцця сюды до вашей хаты. Давайтэ мы йих попаруем!» (384); «Мы чулы, шо у вас голубка есть!» (404-405).

            Затем старостов приглашали в хату, и между ними и родителями невесты начинались переговоры, которые в случае заведомого согласия, проходил в шутливой манере. Невеста в это время находилась в другой комнате, пока ее не позовут: «А потом, як уже побалакають, кажуть, чи там, Оля, чи Таня, кажуть: “А ну иди сюда! Выйды сюда!” Кажуть: “Ты цёго хлопця знаешь?” “Та! Хто його зна! Та вроде знаю”. “Ну, як вроде?! Ты уже точно. Прыйшлы ж сватать, ны чого-нэбудь! Як ты думаешь, пидэшь ты за його?” Ну, вона ж стесняется. “Та пиду”» (385-386).

            Согласие закреплялось повсеместно известным ритуалом разрезания невестой принесенного старостами хлеба. Невеста должна была разрезать этот хлеб на две одинаковые половины: «Рижешь, дочка, хлибину. Шоб булы ривны долькы, шоб жилы и друг другу уступалы всегда. Шоб ны був той старшим, а той мэньший» (384). Одну половины хлеба родители жениха могли забрать с собой. Однако одна из старейших жительниц ст. Ленинградской, местная казачка Вера Кузьминична Ветох (1918 г.р.), утверждала, что раньше обычая разрезания хлеба у них в станице не было и в обиход он вошел только под влиянием сценической постановки сватовства в клубе. Родители же невесты оставляли принесенный хлеб у себя и вручали его жениху уже на свадьбе, когда он увозил невесту из ее дома (382).

            В случае отказа родители невесты не принимали у старостов хлеб. Если сомневались, то могли его оставить до следующего прихода старостов. Отказ маркировался иносказательным выражением «чайнык чипляють», «чайнык прывязала (невеста жениху – А. З.)». Более жесткая форма отказа выражалась в том, что невеста буквально приносила и ставила на стол перед сватами гарбуз, т. е. тыкву. В таком случае за неудачливым женихом могло закрепиться прозвище гарбузя́тнык.

            Время и условия проведения свадьбы обсуждали на повторной встрече родителей жениха и невесты, которое назначали на следующее воскресенье. Встреча на этот раз проходила в доме жениха и имела название розгля́дыны или смотры́ны. На этой встрече договаривались о дне свадьбы (не позже, чем через месяц), о размере выкупа «на вороттях» и младшему брату невесты за «место» для жениха, о размере приданого, месте проведения даров, совместном или раздельном проведении свадьбы и взаимных расходах. Жених и невеста на этой встрече уже не присутствовали.

            Другими ритуально маркированными этапами предсвадебья являлись приглашение гостей на свадьбу; проведение девичника, имеющего в ст. Ленинградской, как и на кубанской Черномории, название вэ́чир; приготовление свадебных хлебов и атрибутов.

            Накануне свадьбы, субботним утром невеста в сопровождении старшей дружки отправлялась приглашать на свадьбу гостей. Обычно они ехали на линейке. Пару запряженных коней украшали по этому случаю лентами и цветами. Сама невеста также ехала в свадебном наряде, однако он мог ограничится просто фатой и венком. По дороге невеста кланялась всем встречным, даже детям, которые ее напутствовали словами: «Здрастуйтэ! Дай Бог! Час добрый тоби!» (404-405). По некоторым данным, невеста первым делом должна была приехать и пригласить на свадьбу родителей жениха, а жених – родителей невесты, независимо от того, раздельно или совместно они собирались праздновать свадьбу: «хочь ти гуляють соби свайбу, ти гуляють соби…» (404-405). Каждому из гостей невеста вручала свадебную шишку, завернутую в платочек, со словами: «Приглашаем Бога и вас на свадьбу до нас!» (385-386); «Здрастуйтэ! Прыглашаю на хлеб-соль, на свайбу!»; «Прыглашають папаша и мама на свайбу!» (402). Приглашенные обычно отвечали: «Спасибо! Хай тоби Бог помога!» (402). Когда приглашение гостей завершалось, невеста отправлялась приглашать своих подруг на прощальный вэчир. В случае, если невеста была сиротой, она с подругами посещали кладбище и на могиле родителей приглашала их на свадьбу, оставляя шишку, тоже со словами: «Прыглашаю на хлиб-соль, на свайбу» (400В-401). По дороге на кладбище подруги могли исполнять сиротскую песню «Ой, ходыла Светочка по крутий гори,/ Та забачила сэлэзэнька на тыхой води» (384).

            Приглашение женихом своих гостей проходило по тому же сценарию. Однако отправлялся он в путь в сопровождении своих брузей-бояр, ехавших верхом на лошадях и убранных в казачьи черкески. Либо же отправлялся верхом в компании одного лишь старшего боярына. Отличие жениха от бояр состояло в том, что ему на грудь прикрепляли белый цветок, а боярам красный (385-386).

            После сбора подруг невеста в их сопровождении отправлялась к себе домой на вэ́чир. В ст. Ленинградской этот прощальный вечер, как и во многих станицах Черномории, ограничивался только одним днем накануне свадьбы. В местной диалектной традиции его также называли сухы́й вэ́чир, потому что он проходил без употребления спиртного (389). Особенностью его проведения в ст. Ленинградской являлось то, что через некоторое время старший боярын приходил в дом невесты и забирал ее и подружек в дом жениха, где происходили основные события вэчира. Каждую подружку при этом невеста украшала лентой и цветком. Если у родителей жениха не было возможности принять компанию, то для них нанимали отдельную хату. Именно во время вэчира девушки начинали исполнять свадебные прощальные песни. Среди них: «Та субботонька жы, нэдилэнька…» (пели в доме невесты и жениха); «Ой, рядочком дружечкы, рядочком…», «Ой, бряцнулы ключи, ой, бряцнулы ключи./ До свэкрухы йдучи…», «Сонцэ нэзэнько, дружечкы блэзэнько…», «А в свэкора тай нэ так будэ…» (по пути в дом жениха) (400В-401). В период упадка традиции функцию исполнения этих песен могли брать на себя пожилые женщины (402). Молодежный вэчир традиционно сопровождался исполнением песен, танцами и играми и продолжался до полуночи. Затем хлопцы провожали девчат по домам, а жених провожал домой невесту, чтобы затем рано утром девчата вновь собрались у невесты убирать и провожать ее.

            За два-три дня до свадьбы замужние женщины готовили свадебные хлеба и другие обрядовые атрибуты. Главным символом свадьбы являлся каравай, который пекли как в доме невесты, так и в доме жениха. Каравай представлял собой большой и высокий хлеб из сдобного теста, который формировался из нескольких отдельных булочек, что характерно для черноморского варианта каравая. В каравайное тесто обязательно клали несколько монет, «шоб богата невеста була» (384), или с мотивировкой «кому достанется, тот будет богатый» (385-386). После свадьбы эти монеты подкладывали под квочку: «Кажуть, скико дэнег, значить довжно быть цыплят богато» (404-405). Украшали каравай шишками и птичками из теста, цветами и лентами. Особенностью внешнего убранства каравая в ст. Ленинградской было то, что его могло дополнять навершие в виде трех палочек, обмотанных тестом и связанных красной лентой в виде шалаша, в который клали также связанные красной лентой две ложки. По сути, это был известный в черноморской зоне Кубани ды́вэнь, который мог фигурировать на свадьбе ст. Ленинградской и в качестве самостоятельного символа: шалашик в таком случае устанавливался на небольшой булке хлеба, а сверху украшался парой птичек. При этом, если каравай пекли в обеих домах молодоженов, то дывэнь, и как самостоятельный атрибут, и как украшение на каравае, изготавливали только в доме невесты. И каравай, и дывэнь разрезали и делили между гостями на второй день свадьбы после даров. При этом одну половину дывня передавали в дом жениха для раздачи между его гостями.

            Другим универсальным свадебным символом являлись шишки – небольшие булочки с несколькими рожками, которые использовали при приглашении на свадьбу, на дарах и для раздачи неприглашенным на свадьбу станичникам и наблюдателям торжества.

            Еще одним свадебным атрибутом, символизировавшим невесту, было свадебное деревце – гильцэ́. В ст. Ленинградской для его изготовления использовали еловую ветку или комнатный цветок (обычно китайскую розу). Для этого ветку или цветок украшали цветной бумагой, лентами, цветами, конфетами и пряниками. На второй день свадьбы украшение с него снимали и раздавали гостям, наряду с кусочками каравая и дывня.

            И, наконец, последний свадебный символ, символизирующий молодую пару, – бугаи́ – две связанные красной лентой четверти с самогоном. При этом содержимое одной из бутылок закрашивали в красный цвет, или же в одну четверть наливали самогон, а в другую вино. Бугаи на свадьбе являлись объектом шуточной кражи. За них требовали выкуп. Поэтому к ним был приставлен специальный сторож. Распивали спиртное из бугаев на второй день свадьбы, перед завершением застолья. В ст. Ленинградской этот обычай дал название второму дню свадьбы - «роспувають бугаив», «бугаив ризать».

            Продолжительность свадьбы в ст. Ленинградской была два дня: первый день, традиционно воскресенье – собственно свадьба, второй день (понедельник) имел здесь либо оригинальное название, как было отмечено выше, - «роспувають бугаив», «бугаив ризать», либо широко распространенное на Кубани – «ку́ры» (обрядовая пища второго дня свадьбы). В структуру свадьбы по традиционным представлениям включался и завершающий день предсвадебья, на который приходились приглашение гостей на свадьбу и проведение вэчира / сухого вэчира. Таким образом, на вопрос, сколько дней длилась свадьба в станицы, зачастую отвечали «три дня». Также, как и повсеместно на Кубани, в течение советского периода произошел сдвиг в проведении свадьбы на один день назад: пятница – вэчир, суббота – свадьба, воскресенье – «ку́ры». Это было связано с колхозным производственным распорядком, т.е. невозможностью проведения праздничных торжеств в будние дни. При этом традиционно семьи жениха и невесты праздновали свадьбу раздельно: «у женыха своя бэ́сэда, у невесты своя» (385-386).

            Основными действующими лицами на свадьбе, помимо жениха, невесты и их родителей, были старший сват или дружко́ и старшая свашка, а также старший боярын и старша дружка. Старший сват и старшая свашка являлись главными распорядителями на свадьбе, как в доме жениха, так и в доме невесты. Их выбирали из числа женатых близких родственников, соседей или друзей семьи, но при условии, что они обладали качествами общительных и юморных, «цикавых» людей: «Шо сваху, шо дружка, языкастую, шоб знала вси прибауткы, шоб вона така була, общительна» (385-386). Отличительной чертой этих свадебных чинов была двойная перевязь через плечи: первый раз свата и свашку перевязывали рушником и материей в доме жениха, второй раз – в доме невесты, и наоборот.

            Главными приближенными молодых на протяжении всей свадьбы были старший боярын и старша дружка, которых выбирали из числа ближайших неженаты друзей молодых. Прочие друзья жениха – бояре и подруги невесты – мэньщи дру́жкы участвовали в свадьбе только до выкупа невесты женихом. Главной функцией старшего боярына была охрана молодых, а старшей дружки – уход за невестой. Внешним маркером этих чинов был белый цветок на груди и широкая лента через плечо.

            Утро свадебного дня в доме невесты начиналось с ее обряжения. По воспоминаниям большинства старожилов, основу свадебного наряда невесты составляло платье светлых тонов: белого, голубого, розового или светло-сиреневого, но могли использовать и такого же цвета кофту и юбку, особенно в холодное время. Особенностью прически невесты в ст. Ленинградской было то, что ее волосы сразу закручивали в гу́лю и перевязывали ее бантом из красной ленты. Челку невесте традиционно завивали. Голову невесты покрывали фатой из «напускного» тюля, которую украшал трехрядный венок из белых восковых цветов с зелеными листиками. Во время обряжения невесты замужние женщины и ее подруги исполняли обрядовую песню «Дэ ж ты, доню, собираесся» (105СФ).

            Традиционный костюм жениха претерпел изменения от казачьего форменного костюма до строгого костюма с белой рубашкой и галстуком. На промежуточном этапе, в первые советские десятилетия, использовали отдельные элементы воинского костюма – кубанку, галифе.

            Еще одна особенность свадебного обряда ст. Ленинградской заключалась в последовательности дальнейшего сценария, не вполне типичного для Кубани. После обряжения невеста в сопровождении нескольких подруг и родственников отправлялась на линейке в церковь на венчание, в советские годы – на регистрацию в сельсовет. Одновременно из своего дома на венчание (регистрацию) отправлялся жених. После венчания жених забирал невесту к себе домой, откуда после непродолжительного застолья отвозил ее домой. При этом соблюдалось правило, имеющее апотропейное свойство, по которому возвращаться домой невеста должна была другой дорогой, нежели той, по которой она ехала в церковь: «Оцэ вона йидэ витсиля, як йидэ на роспысь или до вэнця. А з роспыся должна виттиля зайихать, шоб ны вэрталась. По той дороге шоб вона нэ вэрнулась. Нэ так, шо по этой дороге вона пойихала, по этой и вэрнулась. Так нэ надо…» (402). После этого жених возвращался домой готовить свадебный поезд для повторной и окончательной отправки за невестой.

            Невесту в это время усаживали за стол ожидать приезда жениха, а подруги начинали ее обыгрывать протяжными свадебными песнями о тяжелой доле в замужестве: «Та зайирыжалы жы коны челенькы на крутий гори…», «Та чи мы же тоби жы тай, Танечка, ны казалы…» (400В-401).

            Как правило, свадебный поезд был конный и состоял из двух-трех линеек, запряженных парой лошадей. Лошадей, предназначенных для перевоза жениха и невесты, накрывали алыми попонами, на которых вышивали их инициалы. Гривы коней при этом заплетали в косы и украшали цветами. Однако если молодые жили по близости друг от друга, то могли обойтись без лошадей и отправлялись за невестой пешком.

            К полудню свадебный поезд прибывал к дому невесты. Его встречали на воротах ее гости, которые загораживали проход натянув веревку. Начинался торг за допуск во двор и хату. Выкупом за проход служила выпивка, сладости и мелкие деньги. Во время торга в хате подруги невесты пели для нее свадебную песню «Ой, вставай, вставай, нэнько моя» (389).

            Затем сваты с женихом проходили в дом и начинался выкуп места для жениха рядом с невестой («мисто выкупають»). Участниками торга со стороны жениха выступали старший сват и старшая свашка, со стороны невесты кто-то из ее младших родственников. Если это был младший брат или племянник, то в руки ему давали качалку (скалку) или палку, которой он угрожал сватам. Старшие гости в таком случае подначивали его шуточной припевкой «Братику, ны лякайся, братику, защищайся» (385-386). Если это была младшая сестренка или племянника, то в руке ей давали букет цветов. В этом случае эта участница обрядового действия называлась свыты́лка. Между участниками торга завязывался шуточный диалог следующего содержания: «”Сколько тоби дать?” Вона говорыть: “Дэсять рублей!” Ну раньше ж дэньгы такие ж были. Вона кажеть: “Мало! Давай ещё!” “А сколько ещё? Мы куклу тэбэ дадим!” “Нет, мне деньги надо!” Вона ж торгуется з нымы. Торгуется, пока воны хорошо заплатять. Вона тада пуськает. Вона выходить…» (400В-401). Поскольку размер выкупа оговаривали до свадьбы, то вместо денег могли ограничиваться подношением сестренке куклы, а братику деревянного коня. После завершения торга свытылка становилась на стульчик и пришивала к шапке жениха цветок и перевязывала ему правую руку шалью. Затем старший сват заводил жениха за стол и усаживал его рядом с невестой, которая сидела на кожухе, вывернутом наизнанку тулупе, что должно было обеспечить молодым богатство и детородие. После этого между сторонами жениха и невесты завязывалась перепалка в виде исполнения шуточных корильных припевок, которые отличались большим разнообразием. Начинали эту шуточную перебранку подруги невесты: «Казалы свати богаты, Казалы киньмы прыйидуть./ Воны пишки прышлы, молодого в мишку прыныслы»; «Старший боярын патлатый, до стены прыпятый, гвоздычком прыбытый, шоб нэ був сырдытый» (389) и др. Сторона жениха отвечала: «Старшая дружка сыкушка, пыд нэю калюжка, дайтэ черыпушку, пыд старшую дружку» (389) и др. После выкупа невесты выкупали ее приданое, в которое могли входить скрыня (сундук) с постельным бельем и одеждой невесты, шифоньер, кровать с подушками и перинами, стол, стулья. Приданое выставляли во дворе на всеобщее обозрение. Торг за него проходил также в шуточной манере. Затем его грузили на гарбу́, в советские годы – грузовую машину.

            После непродолжительного застолья старший сват объявлял начало одаривания молодых. Старший сват и старшая свашка становились посреди комнаты. Старший сват держал в руках поднос, а старшая свашка клала на него две шишки и две пары рюмок с водкой, так как подношение молодым было принято осуществлять парами, мужем и женой из приглашенных гостей. В нескольких интервью отмечали, что в прошлом дары принимали молодые: жених держал в руках поднос, а невеста для каждого из гостей клала на поднос шишку и наливала водку в стаканчики, или же молодые с подносом обходили всех гостей. В самом одаривании соблюдался принцип очередности: сначала дарили родители, потом крестные, потом дедушка с бабушкой и далее по степени родства. Молодым дарили в основном вещи, необходимые для обзаведения собственным хозяйством: скот, посуду, одежду. Если это были деньги, то их клали на поднос. При этом названия подарков могли записывать рогачом на стенах и потолке. Подношения гостей сопровождались словесными благопожеланиями, в том числе в шуточной форме: «Оцэ дарю вам копчика и горобчика, черэз год вам манэнького хлопчика»; «Дарю хлиба краюху и до году сына Андрюху» (384); «Дарю тэбе, невеста, цыбулю, шоб ты нэ крутыла свэкрухи дулю. А тоби, женых, дарю буряк, шоб ны казав на тестя дурак!»; «Дарю сэрэбро, шоб було добро»; «Коробку горобцив, шоб нэ любыла чужих молодцив. А тоби коробку пэрэпэлыць, шоб нэ любыв чужих молодыць!» (402) и т.п. Молодые кланялись каждому дарителю. По аналогичному сценарию дары проходили в доме жениха после его приезда с невестой.

            Перед проводами жениха с невестой следовало родительское благословение. Невесте родители вручали икону-благословение, а жениху хлеб, с котором он приходил сватать невесту, а затем давали им напутствие. Во время благословения молодые стояли на рядне, «шоб у вас така длинна и ровна жизнь була» (385-386).

            Затем отец невесты (если его не было, то мать) выводил молодых во двор и далее на улицу, держась за платочек, которым жениху и невесте связывали руки («шоб воны нэ розлучалысь всю жизнь» (389)). По пути со двора родителям пели песню «Загрэбай, маты, жар-жар, як шо тоби дочкы жаль-жаль./ Кыдай в пичь дрова, оставайся здорова» (384, 385-386). На улице, перед тем как молодые садились в линейку, мать обсыпала их из сита хмелем, конфетами, орехами, мелкими монетами и кабачкамы (тыквенными семечками), чтобы «всэ отсиялось плохэ, а хорошее осталося» (389). Затем молодые кланялись на четыре стороны, садились в линейку и отправлялись в путь. За ними следовала гарба́ с приданым. По дороге в дом жениха в поезде исполняли свадебные песни: «Брязнулы ключи в помости, до свикрухы в гости, брязнулы щей ныщще, дружечки щей блыщ» (389) и др.

            Оригинальной особенностью приезда жениха с невестой к себе домой было то, что с жениха и здесь требовали магарыч за вход, а потом и за ввоз приданого (389). После этого на воротах разводили костер, и жених переносил невесту во двор на руках. На крыльце молодых встречали родители жениха с хлебом и иконой и повторно благословляли их. Молодые по очереди целовали икону, родителей, отщипывали и съедали по кусочку хлеба. Затем мать повторно обсыпала их из сита. Весь путь от калитки до дома присутствовавшие женщины обыгрывали молодых и особенно мать жениха свадебными песнями: «Загрэбай, маты, жар-жар, як шо тоби дочкы жаль-жаль./ Кыдай у пичь трыски, дожидайся нывистки» (384); «Тоби, маты, нэ журытыся, тоби, маты, вэсылытыся./ Тоби, маты, пэчи нэ топыты, тоби, маты, дыжу ны мысыты» (385-386). Когда молодые проходили в дом, пели: «Тоби, матэ, ны журытыся, тоби, маты, высылытыся, тоби тилькэ встаты, порядочок даты. Одному рождэнно, другому суждэнно»; «Та сонлывая, дрымлывая нывиста моя./ Та шо ны хоче пры мисяцю воды прынысты…» (389). Затем начиналось застолье, а через непродолжительное время одаривание молодых родней и гостями жениха, которое проходило по тому же сценарию, что и в доме невесты.

            Основу свадебного стола составляли мясные блюда – соус (картошка с мясом), холодец и даже жареные поросята. Обязательным элементом стола была разнообразная выпечка: пироги с сухофруктами, пирожки, ори́шкы (хворост). Обрядово маркировался кисель, который фигурировал на свадьбе ст. Ленинградской в качестве последнего, «разгонного» блюда второго дня свадьбы. Свадебное застолье проходило с исполнением уже неприуроченных песен и танцев с обязательным приглашением станичных музыкантов, исполнявших народные и популярные мелодии на гармошке, бубне, скрипке и дудке.

            Ближе к полуночи молодых уводили спать, обычно к соседям. Согласно некоторым интервью, наиболее бойкие и смешливые женщины могли залезть под кровать новобрачных, чтобы среди ночи подшутить над ними (385-386).

            А свадебное застолье с участием пожилых и женатых гостей продолжалось своим чередом. Апофеозом гулянья становились ночные бесчинства, совершаемые подвыпившими гостями. Прежде всего объектом бесчинств выступали родственники противоположной стороны. Прежде всего старались заткнуть трубу (дымарь) в доме своих сватов, чтобы при растопке утром дым повалил в хату. Наиболее почетным считали кражу жениха или невесты, а также их родителей, поскольку за них полагался наибольший выкуп. Также крали свадебные бугаи́, скот, лошадей и кур. Украденную скотину или лошадь также приводили на следующий день и требовали за нее выкуп. Объектом бесчинств также становили гости, которые по мнению остальных рано покинули свадебный пир: им мазали известью окна и заборы, крали домашних животных. Не принимавшие участия в бесчинствах гости возле дома и во дворе, где шел свадебный пир, сажали «сад» из веток деревьев.

            Рано утром свашки и тетки из дома родителей невесты несли молодым завтрак. Обязательным ритуалом такого посещения в прошлом была также проверка честности невесты. Если невеста была честной (девственницей), то компания из родственников и гостей жениха отправлялась дом к родителям невесты. Они несли с собой красный флаг, который устанавливали на заборе родителей. На высокое дерево рядом с домом могли повесить четверть самогона, перевязанный красной лентой, которая доставалась любому, кто мог забраться на дерево. Самой матери подносили бутылку красного вина, также перевязанную красной лентой, и хвалили за хорошую дочь. Затем родителей невесты забирали к дом жениха. При этом вели их с почестями, впрочем, не без доли юмора. Могли повезти их на во́зыку (тачке), в которую могли запрячь катрюка́ (осла), быка или даже свинью. Когда процессия подходила к дому жениха, на воротах раскладывали костер, через который перепрыгивали все ее участников. После этого родителей невесты встречал жених, который благодарил их за хорошую невесту, вручал им подарки, например, отрез материи на платье для матери и рубашку жениху.

            Если невеста была «нечестной» (не сохранившей девственность до свадьбы), то в прошлом использовались широко известные на Кубани формы ритуального порицания ее родителей. На мать невесты могли надеть хомут, «шо свою дочку́ нэ сбэрэгла» (402). Вместо вина и красного флага, ей подносили гарбу́з (тыкву) и устанавливали на заборе белый флаг. Однако такие случаи сохранялись в памяти наших респондентов только со слов их родителей. В советские годы уже не допускали таких форм порицания, а целомудрие невесты жених сохранял в тайне.

            Во время проведывания и кормления молодых начинался сбор гостей на продолжение свадебного пира. Каждый из гостей должен был принести по бутылке спиртного. Если гость этого не делал или опаздывал, то к нему применяли формы шуточно-символического наказания.  Такого гостя встречающая на воротах компания могла «покатать» на ряде, шутливо высечь ремнем, вымазать сажей, а затем умыть помоями. Кроме того, каждый из пришедших гостей должен был оставить некоторую сумму денег на покупку подарка для родителей. Когда гостя пропускали во двор, то он должен был перепрыгнуть через костер, который в это время разводился на воротах. Также в ст. Ленинградской был отмечен обычай приносить матери жениха и невесты завтрак, причем подношение завтрака сопровождали исполнением специальной песни: «А в воскресенье уже тоди, як сходятся, так идуть от таки женщины, хто шо спэче, матэрь кормыть нэсуть, завтрак. И спивають: “Ой, дэсь наша высильная маты, обещала горилочкы даты./ Горилочкы варэнэнькои, тоби матэ молодэнькои”» (400В-401).

            Главными действующими лицами второго дня свадьбы были ряженые гости или цыгане, которые встречали гостей, собирали по дворам кур, катали и купали родители и участвовали в прочих «бесчинствах». Помимо собственно цыган, гости наряжались в разнообразные шутовские убранства. Среди них наиболее популярными персонажами были «жених» и «невеста», из которых «женихом» наряжали невысокую женщину, а «невестой», напротив, высокого мужчину для усиления комического эффекта, врач, Попандопуло (персонаж из популярной советской комедии «Свадьба в Малиновке»). По словам респондентов из ст. Ленинградской, традиция свадебных ряжений сохранилась к началу 1990-х годов только на хуторах: «А ти. И шо воны тики. И начипляють мужикы и мясо сюды, кусок одриже мяса, начипляе. И шо тики ны дилають. Мэжду ног повисэ. Я знаю, один, Царэнко. Так от так, одризав и, значить, як вин його прывязал, прычипыв мэжду ног и в бэ́сыде идэ. Да яких тики нэ було. И ото ж идэ, як вин врач, и одинэ халат. И ото задэрэт юбку чи платье и слухае йийи. Хоть женщина в мужика нарядыцця и ото. Та их много таких» (385-386).

            Центральным обрядовым событием, имевшим, как и прочие действия второго дня свадьбы, шуточный характер, было катание и купание родителей жениха и невесты. После непродолжительного застолья цыгане хватали родителей и сажали их в во́зык (тачку) или ваганы́ (корыто для коровьего пойла), если дело было летом, или в санки – если зимой, и катали по станице. Летом родителей могли отвезти и выкупать на речку, по дороге искупав их еще и под уличной колонкой, осенью – вываливали в большую лужу. После такого купания родителей могли обтереть выпачканной в сажу тряпку. Причем родители должны были подчиняться цыганам и по дороге поить их водкой, чтобы шуточное глумление не доходило до крайностей. По дороге цыгане с родителями заезжали в магазин и покупали для них шутовскую обнову (трусы, бюстгалтер, ночную рубашку, детский горшок). Дома родителей купали повторно, чтобы переодеть их в купленную обнову. При этом и здесь не обходилось без шуток. Например, искупать их могли заставить жениха с невестой. Или же во время купания в воду незаметно могли добавить закваску, чтобы растянуть это шутовское действо.

            Завершала второй день свадьбы обрядовая трапеза, основным блюдом которой была куриная лапша. При этом суп для кур начинали собирать еще с утра. Сразу же во дворе устанавливали большой котел и бросали в него первых кур, которые приносили гости. Потом кур для лапши собирали по дворам гулявших на свадьбе гостей цыгане. И этих кур тоже отправляли в общий котел. А непосредственно перед финальным ужином добавляли лапшу. Во время трапезы родители отделяли гостей, уподобляя их своим детям, кусочком каравая и рюмкой самогона из бугаев. При этом по одному из ритуальных действий становится понятным почему второй день свадьбы имел название «ри́зать бугаи́в»: «Як рижуть, бэрэ старший сват, быка ложэ, по ленточке разрэзае. А тут вси: му! му! Ну, бугаив же рижуть, а воны крычать. Оцэ бугаив тих рижуть, а тоди каравай цый рижуть уже в понедельник» (404-405). После этого каждый из гостей подходил к родителям и те наливали им по рюмке водки и вручали по кусочку каравая со словами: «Идить, диты, на свий хлиб, шоб сами робылы» (400В-401). Завершалось застолье и, собственно, сама свадьба подачей на последнего блюда – киселя, что являлось сигналом к прощанию. Хотя в некоторых зажиточных семьях свадьбу могли праздновать в течение всей недели, однако последующие дни сводились к обычному застолью, в котором принимали участие лишь близкие родственники и друзья семьи.