Песенный фольклор станицы Шкуринской Кущевского района Краснодарского края (по материалам фольклорно-этнографических исследований 1991 года)

Песенный фольклор станицы Шкуринской Краснодарского края.

Обычаи, обряды, соционормативные отношения, знания о мире, пословицы и поговорки, песни – все эти слагаемые традиционной культуры бывшей кубанской Черномории ныне составляют часть культуры кубанского казачества. Более чем 200-летняя история жизни черноморцев на Кубани в тесном общении с линейными казаками, адыгами, другими кавказскими народами определила значительную динамику их традиционной культуры, в том числе и певческого искусства. Песенный фольклор черноморских казаков  Кубани описан на основе воспоминаний членов казачьей семьи Фень станицы Шкуринской Кущевского района Краснодарского края.

III. Народное исполнительство. Вокальные жанры.

Православие

Русский, наречие – южнорусское

Краснодарский край

Краснодарский край, Кубань, черноморские казаки, песенный фольклор, поэтические тексты, напевы.

В памяти потомков черноморских казаков Кубани хранится еще многое, что связывает их со славными предками. В этом отношении в ряду различных  проявлений традиционной культуры важнейшая роль принадлежит народной песне. Поэтические сюжеты и напевы старинных песен мысленно переносят сегодняшних хранителей народно-музыкальной культуры в прежние времена, в детство, в атмосферу родительской семьи, круга близких людей. Именно таким образом, через воспоминания членов казачьей семьи Фень мы хотим «заглянуть» в мир народной песни станицы Шкуринской Кущевского района Краснодарского края.

В доме Анны Григорьевны Фень, казачки, коренной жительницы станицы Шкуринской, провела несколько вечеров в июле 1991 года рабочая группа фольклорно-этнографической экспедиции Центра народной культуры Кубани. Этот разговор собрал практически все старшее поколение этой большой дружной семьи, некоторых близких им людей. В разговоре с коренными казаками станицы Шкуринской были затронуты различные стороны традиционной культуры, устной истории, фольклора.

Самые ранние воспоминания наших рассказчиков связаны с 20-ми годами, когда шкуринские казаки жили еще традиционным укладом. Вспоминает Петр Прокофьевич Донец: «Я в школу начал ходыть – еще не так, что Советска власть была. Еще священник прэподавал молытву – у 17-м году… Када мы осыротилы,матэрын отец нас забрал к сэбэ. Надел земли возли себя взял и нам помогал, пахал. Сеялы мы. Так нам же було по 8, по 9 лит. Сэстрёнка моя – та була и за доярку, и за кухарку. И мы работалы, на току каткамы молотылы…» (Шкур1991-104). Основной мотив, которым окрашены детские воспоминания казаков – роль земледельческого труда в жизни их семей: «Сонца ны всходя – пишлы уже на работу… В тры часа встають, конэй накормят, круг [в поле] объедымо. Крэсты из теста, иконку вывозят, ставлят. Силы на ряднынке, позавтракалы – и в путь-дорожку! Солнышко всходэ, [когда] начинают завтрикать…» - так запомнился Анне Григорьевне Фень первый выезд семьи в поле на средокрестной неделе Великого поста. Тяжелый полевой труд связан со всей жизнью шкуринских казаков и казачек: «Работалы и хлопци, и девчата наравне. Трудно. Трудно… Коровамы пахалы. И на ногы наступають, и бокы пообдырають. Хыба ж удэржишь! А потом доишь. Шо там надоишь!…Як косанэшь! По 90 соток выкашивалы в дэнь!» (Шкур1991-104).

С одной из полевых работ – прополкой – связан бытовавший в Шкуринской, хотя довольно редкий для Кубани, жанр календарного пения. Если в других черноморских станицах он известен как «полильни», шкуринские казачки называют его «вэснянкы». Так обозначают подобные песни и в украинских фольклорных традициях (Шкур1991-104). Исполнение же его в Шкуринской также происходило «на полоти», начиналось оно с началом прополки, по словам исполнительниц, в июне, заканчивалось по ее окончании: «Заканчивалы хто як. Но ранше лучче работалы, пололы. И заканчивалы прополку ранше [чем сейчас]». Анна Григорьевна Фень вспоминает: «Пололы мы у людэй. Пятьдесят копиек у дэнь. Ну, хоть больше, чем за мисяц тры рубля у наймах. Спивалы:

Та наша Таня дома, вэчеря готова,

А як ны готова – тикаи из до…(му).



А йже сонце на лыну – я й до дому полыну.

Полынула б я – ныволя моя.



Я бы ж моя воля – сидэла б я дома,

Дома в холодочку, в вышнэвом садо… (чку).

Это выснянкы. О це як полэмо, о це мы спивайим. Можно и дома. Це вже вэчерня, як кончают робыть:

Ой, мисяцю пырыкрою – ны свиты ныкому!

А засвиты, ой, мылынкому, як идэ до дому» (Шкур1991-104).

По характеру поэтического текста, строению напева  веснянки наиболее близки западнорусским жнивным песням. Так же, как и те, они, как правило, имеют тирадные формы композиции, в основе их ритмической организации лежит комбинация 5 –7-сложных формул слогового ритма цезурированного типа. В отличие от лирических песен украинского происхождения, в напевах этого жанра довольно небольшой объем звуковой шкалы; для них характерны диатонические ладовые соотношения звуков, переменность опорных ступеней, что свидетельствует о достаточно древнем возрасте этих песен.

Другое воспоминание детства наших собеседников – праздники, которых дети и молодежь всегда дожидались и запоминали надолго. Обрядовые песни в Шкуринской пели зимой в дни и вечера зимних  - на Рождество и под Новый год. Сестры  Вонифатовны вспоминали поздравительные песни, предназначенные для детского исполнения: «Колядныци тут простэнькы:

Коляд, коляд, колядныця,

Добра з маком паляныця…  
и

Щедривочка щедрувала,

До виконця прыпадала…».



Действительно, звуковысотная организация детских кубанских колядок представляет собой самые простые структуры, основанные на постоянном чередовании краев узкой звуковой шкалы – секундовой или терцовой. Но если даже такая простая мелодическая работа ребенку не под силу, для него достаточно было на первых порах вместе с более опытными участниками речитировать колядку. Оттого многие певицы в Шкуринской исполняли для нас детские колядки и щедровки в форме ритмизованного текста.

Поздравительные напевы взрослого репертуара, с которыми святочными вечепрами обходила дома молодежь, отличались значительной сложностью и даже размахом пения. Неожиданно для нас инициативу в рассказе об исполнении щедровок, как правило, женском, взял на себя мужчина, Петр Прокофьевич Донец: «Чоловик 15-20, хор такий. Як ударют, так ой-ой-ой! Туркивски девчата, Гармазин, Донци, Шаблюк – ой!» (Шкур1991-104).



Нова рада стала, як на нэби хмара.

Над вэртэпом звизда ясна свитом жи воссияла. (2)



Дэ Хрыстос родывся, там и скот плодывся,

Там чоловик пырыд Богом пылыною повывся. (2)



Ой, ты Боже Царю, нэбэсный шапарю,

Пошлы, Боже, счастья й, долю хозяйину сёму дому. (2)



Шоб и хлиб родывся, шоб и скот плодывся,

А и шоб наш пан-хозяин а й ни в чём ны журывся. (2)



Он и сам с собою, с диткамы, з жиною,

З Исусом Хрыстом, с святым Рожиством! (2)



В тексте колядки, напетой нам А.Г.Фень, в поэтической форме высказаны народные представления о счастье-доле – важнейший мотив зимнесвяточной обрядности восточных славян, закладывающий основы благополучия семьи и общины в будущем году.

Народные певцы очень внимательны к слову в песне. Это не удивительно, ведь песня для них – прежде всего сюжет, а через него выражен какой-либо закон существования. По смыслу слов певцами определяется характер исполнения песни. Так, приведенная выше  колядка была исполнена Анной Григорьевной в какой-то особой, отличной от других произведений торжественной манере. Шкуринские казачки рассказывают о практике пения тремя голосовыми партиями – «первым», «вторым» голосами и «басом», по их терминологии. Несмотря на определенность семантики термина «бас», в календарных и свадебных напевах эту функцию выполнял низкий женский голос.

Другое следствие внимания певцов к слову в песне – их бесценные комментарии к исполнению, обсуждение своего понимания содержания спетого. Анна Григорьевна Фень негодует, описывая современное небрежное отношение к хлебу: «Шоб и хлиб родывся… Хлиб – само главно, дороже жизни в свитэ. Я труженыков люблю и жалию до сих пор. Раньше сэрпамы, косамы косылы. Колоскы убыралы на ныве, та й всэ в кучечку!» (Шкур1991-104). Молодость Анны Григорьевны пришлась на страшные для кубанских казаков 30-е годы, с которыми связана ужасная голодовка, высылки и репрессии. В эти же годы свершилось главное событие в ее жизни, так же, как и в жизни любой женщины – свадьба. «Тут такой был саботаж страшенный! Мы как раз попидрасталы, а тут 33-й, голод. Уже в 35-м мы поженылысь.  Мамка… тут макитра була така здоровая – пирижки с картошкой, вот таки пирижки! Я ны знаю, скики курэй там заризалы, та компот. О це и всэ. Трудно мы, трудно жилы» (Шкур1991-104).

Удивительно, что ни нищета, ни голод тридцатых не заслонили в воспоминаниях наших собеседниц красоты и значительности традиционного свадебного обряда: «…Мне нравылось мероприятие ранше свадьбишное! И прышивают венок до шапкы, и свэтылки йидэ – васылэчкы и свэча посэрёдки горыть. Як прийидуть – сыдають з етой стороны, а там жыных и нэвэсты, тут старосты, а тут мы ей спиваем:

Старша свытылка коса,

Найилася проса,

Туды-сюды похыляйицца –

З нэйи просо высыпаицца. У-у!

Это я сама вже «укнула». Я любитель песен! Люблю! С детства мы бигалы по свадьбах. Спивают. От и мы повыучивалысь. А это у нас давным-давно так завиждэно. Очень ловко. Богато, богато!» (Шкур1991-187).

Богатство обрядов и песен, а не материальная бедность – так помнятся свадебные обряды прошлых лет шкуринским казачкам. Действительно, в свадебном ритуале и этой, и других черноморских станиц пелось ранее до 30-40 песен. Большинство из них – небольшие по объему тирады, исполняющиеся на один мотив, который носители традиции чаще всего называют «вэсильни голос». Это слово в кубанской культуре напоминает о древнем украинском названии свадьбы – «вэсилле». Каких только задач не выполняет этот напев в ритуале! Это и комментарий происходящего,  и дразнилки в адрес представителей другого рода:

Дэ вы, сваты, заборылыся (2),
      Чи на мости схоронылыся,

      Чи сино косыли,

         Чи хлиба просы…(лы).

А мы сино ны косылы
       И хлиба ны просы…(лы).



и «приказы» свадебным чинам. Музыкальным украшением этих легких, подвижных миниатюр создает терцовая многоголосная фактура: благодаря двум верхним голосовым партиям и «басу», в свадебных песнях, конечно же, тоже женскому, напевы «украшаются» трезвучными комплексами.

Песни, связанные с прощальными моментами обряда, глубоко лиричны. Свадебную песню, сопровождающую одевание невесты утром свадебного дня, вспомнила и исполнила сольно Анна Григорьевна Фень:

А Маничку братыкы любылы,

    Оны йийи чистэнько водылы,

    А ще й краше снаряжалы,

    А до винца спровожа.. (лы).

Вси дивчата в билынькых платочках,

    А Маничка в восковых цвито… (чках)

(Шкур1991-106).

В осознании законов жизни, человеческого счастья и несчастья, доли и недоли проходит у человека в традиционной культуре практически вся взрослая, зрелая жизнь. Здесь рождение и взросление детей, отношения молодой жены с членами семьи мужа, тоска по родному дому, смерть близких людей. В лирическом репертуаре Шкуринской станицы песен с такими мотивами много. Здесь пели и поют распространенные в кубанской Черномории «Ой, ты Грыцю, Грыцю», «Гора за горою, беда за бедою», «Ой, расцвила роза в белый цвет» (Шкур1991-106). Самыми мелодичными и задушевными нам показались две: «Ой ты, мисяцю, я зирэнька ясная», необычайно трогательная песня о любви, и медленная, распевная «Катюшечка-душечка», с ее тоской по родному дому в «чужой сторони»:

Ои, Катюшечка-душечка на прыгор(ы)ке стояла.

Ои, на прыгор(ы)ке стояла, соловэйка жи дэр(ы) жала.

Ои, соловэйка малэнькой, в тэбэ голос тонэнькой.

Ой, у тэбэ голос, в мэнэ ни, запой песен(ы)ку мыни.

Ой, запой песен(ы)ку мыни, шо я в чужой сторони.

Ой, шо я в чужой сторони, ныма роду жи пры мни.

Ои, ныма роду жи, ни отца, ой, ныма кому журыцця.



Практически все лирические пени о любви (так называемая «женская лирика») звучат в Шкуринской в схожей стилевой манере. Ее характеризует широкая звуковая шкала, функционально двухголосная фактура «с подводкой», относительная простота ритмической организации: тотальное большинство напевов сложено из цезурированных ритмических оборотов, которые координируются с 6-8-сложными силлабическими конструкциями поэтического текста. Мягкость тембра, плавность мелодического движения, «гармоничность» ладового мышления в песенном фольклоре черноморских казаков Кубани все время напоминают об украинском происхождении традиции.

Мужская компонента лирического жанра в Шкуринской – целый блок черноморских казачьих песен, важнейший в песенном фольклоре Кубани: «Ой, гук, маты, гук», «Ой, там за Дунаем», «Ой, на гори жинцы жнуть», «Ой, на гори снижок трусэ». Некоторые из записанных песен перекликаются с судьбами шкуринских казаков. Отголоски своей судьбы слышит в песне «Ой, орёл ты, орёл» Петр Прокофьевич Донец. В поэтическом сюжете этой песни казак просит орла рассказать о далёкой родной стороне:

- Ой, орёл, ты орёл, ты товарищ мой,

Ты высоко литаешь, ты далёко бываешь.

Чи ны був ты, орёл, над моею стороной?

Чи ны журыцця моя мыла за мной?

-  Вона журыцця, щ й пычалыцця,

За тобою, казаком, убываицця.



Петру Прокофьевичу Донцу не по своей воле пришлось узнать чувство тоски по своей земле, родным местам. В 30-е годы мать Петра Прокофьевича с тремя детьми была выслана в Сибирь. Сам он рассказывает об этом так: «Меня на высылку взялы – батька мой был охвицер той армии, и дядька был охвицер. И дедушка тоже – унтерохвицер» (Шкур1991-104). Вернулся Петр Прокофьевич на Кубань только в 1952-м году, уже с тремя детьми. Его брат и сестра дважды убегали из ссылки и (удивительно!) оба раза добирались до Кубани, но были возвращены назад. Так и не довелось им пожить на родной земле: брат погиб на фронте, а сестра вскоре по возвращении умерла. Изжить в эти годы пытались не только потомков офицеров и «кулаков», но и человеческую память. Старейший шкуринский казак Ф.Ф. Фень вспоминает о запрете в те времена петь песни «Сыдыв пугач на могыли», «Звонил звонок насчет поверки» и другие (Шкур1991-104).

Шкуринские казаки исполнили нам несколько духовных стихов, традиционно звучащих на похоронах  поминках. Один из них – «Ой, вы голуби, ой, вы белые» – широко известный сюжет о расставании души с телом:

…А тибе, тело, во гробу лижать,

А мине, души, на ответ идти.

Там(ы) сам Господь судить будэ,

Судить будэ, где быть тэбэ…

Правэдныкам – прэкрасный рай,

А грэшныкам – мука вечная…



В Шкуринской пели и веселые, шуточные песни, играли на музыкальных инструментах. С удовольствием смеялись над хорошей шуткой, анекдотом, рассказывали о том, как «чудылы» в молодости: спрашивали рашпиль у рябого или посылали поискать козла для подгулявшей козы в правлении колхоза. Для любой жизненной ситуации здесь находились подходящие песни. Обрядовые помогали человеку правильно перейти важнейшие жизненные границы, «направить» в правильное русло отношения с природой. Воинские исторические, лирические и строевые – скрасить тяготы службы и хранить память о героях. Плясовые припевки, частушки, инструментальная игра – развернуть во всю ширь стихию праздника, выразить себя в пляске, остроумии, творческом соревновании. И все песни вместе – память о родителях, предках, надежда на их незримое присутствие и помощь живущим.