Яркие и трагические события 1918 — 1930 гг. (Гражданская война, коллективизация, высылка местного населения и пр.) привели к появлению множества рассказов о них.

Гражданская война на территории Ленинградского района, как и  везде на Кубани, запомнилась местным жителям террором враждующих сторон, казнями и расправами. Спецификой станиц нынешнего Ленинградского района является то, что они были одним из центров бело - зелёного движения начала 1920-х гг.. Новая советская власть расправлялась с белыми повстанцами крайне жестоко. Например, имели место массовые расстрелы станичников, так или иначе связанных с ними (родственников, друзей и пр.); либо тех, кто считался потенциальным противников большевиков (например, зажиточных казаков). Об этих событиях сохранилось немало рассказов.

В Ленинградском районе также сохранились устные рассказы о коллективизации. Коллективизация здесь, как и в целом на Кубани, проводилась принудительно и сопровождалась фактически ограблением станичников: изымался скот, сельскохозяйственный инвентарь и пр. Местных жителей принуждали к вступлению в колхоз.

В станице Уманской, переименованной в 1934 г. в Ленинградскую, была проведена насильственная смена населения. В 1933-м г. станица была занесена на «чёрную доску», что, в частности, привело к тому, что голод 1933 г. ударил по станице особенно сильно. Коренных жителей целенаправленно выселяли, на их место привозили семьи красноармейцев. И об этом событии сохранились рассказы старожилов. 

Яркие и трагические события 1918 — 1930 гг. (Гражданская война, коллективизация, высылка местного населения и пр.) привели к появлению множества рассказов о них.

Например, большая часть устных рассказов о Гражданской войне посвящена теме террора против местных жителей. Последний вообще одна из наиболее знаковых составляющих гражданского противостояния. К тому же этот неизбежный спутник межусобицы наиболее крепко врезается в память мирных жителей, например, детей (травмирующий опыт; то, о чём говорят старшие, от чего стремятся уберечь). Именно люди, столкнувшиеся с Гражданской войной в юном возрасте, по объективным причинам могли рассказать о ней в конце XX в. Это делали как местные казаки М.Г. Бугай, Е.И. Пручай (1918 г.р.), так и иногородние (Н.И. Конник (1900 г.р.), К.И. Жарино (1903 г.р.)).

Там более, что вооружённое противоборство сторонников советской власти и казачества затянулось на территории Ленинградского района фактически до 1922 г.   Насилье активно применяли как большевики, так и их противники: «(М.Г. Бугай) Папу тоже расстрелялы, у заложникы (после того, как взяли в заложники - И.В.). … Чи в двадцатом, чи в двадцать пэрвом, тико началася (советская власть). … «Выдавайте бандитив, выдавайте бандитив!». А мы ж ны зналыся з ными. Они в лесу были. А с правления дывять человек забрали служащих. Посадылы. «Выдавайтэ, тоди пустым!». И при нас расстрелялы. Ямы копалы. … Мы кричимО: «Ой, мама!». А тут стоять, з ружьев (с ружьями), не пускають. И расстрелялы. - А кто расстреливал? - Мы ж не знаем. …

«(Н.И. Конник) У восемнадцатом году казаки (нас преследовали), Боже сохрани! Мого отца убыли! Прятался он на стэпу у одних людэй. А воны (казаки) його найшлы, и гналы гоном в станыцю. … Голову знесли шашкой, и он упав. А нас пятеро осталось.- А за что его? - Городовык! Городовыкив нэ любылы! … Мать у мэнэ в пятнадцатом году умэрла, а батьку в восемнадцатом зарубалы! Били зарубали! Людэй нарубалы! Там байрак був биля кладбища. Страшенный! Навозилы повный! У того голову поотрубалы, у того — ногы!»!

Нередко станичники бывали убиты неизвестными. Непонятно было, почему и за что: «(Е.И. Пручай) Пришли, в степи (это было), и убили (отца информанта). Кто, что за что, про что- Бог ведает… Летом, как раз перед Троицей. … Мама говорит, приехала конница. … Ночью. Вызвали. У нас там, в степи, была така хаточка, там же лошади, конюшня, лошадей там держали. Вышел отец, говорит: «Кому чего надо?». Глянул — они все с оружиями! Ему надо бы так, к стенке притулиться. А он как обернулся, и его сразу, под лопатку».

Не удивительно, что во время Гражданской войны люди нередко в прятали свои сбережения в укромных местах, но потом не могли ими воспользоваться: « (Е.И. Пручай) Где у нас школа, там раньше были дома. Аптека, аптекарь жил. И, где школа как начинали строить эти дома, большие (современные), поломали йих (старые дома). Там пустыня прямо такая была (пустырь)! Там столько деньги былО! И керенски, и мэрински, и новИ - шелестили! По всей улице Красной летили цы деньги! У меня хлопцы были на квартире — принесли во такую стопу! И керенских, и как их ещё тада называли! Там бумага такая, шелестела, шёлкова прямо! В стенки закладывали столько деньги! И воны ж пропали»!

Особый интерес представляют воспоминания К.И. Жарино, участника и очевидца событий этого времени. Сам он был красноармейцем - допризывником, лояльным к советской власти. При этом ему была известна и понятна казачья точка зрения на происходившие события. Например, он рассказал о гибели знаменитого предводителя повстанцев Бандурко: «Вин гоняв их  (большевиков) кажен день! ... ЗастрЕлили его! Када его пиймалы, возле Краснодара. Пиймалы — арестовалы, в краснодарску тюрьму посадили. Так вин шо сделав?! На утро выпустили их на прогулку. И днём утик с турмы (тюрьмы)! Сняв двих часових на крыше и спустился через дом до Кубани, сив на лодку и поихав. О человек! И крикнул: «Жизнь моя спасена навсегда!». Добрался до аула, нашёл себе напарника хорошего. И они месяца два кудесничали: то там, то там. А потом узялы черкеса, узялы и сказалы: «Если Бандурку не представышь хоть живого, хоть убитого, мы семью твою заберем и постреляем!». Вын дал слово представить. «Живого может и не представлю, а убытого представлю!». Поихали в тот дом, (где они находились). Когда Бандурко спал. На стенке висел пистолет с ремнём. Биля його. Он его потихоньку взял и …». Заметно, что информант придерживается здесь народного взгляда на командира белых партизан, в котором заметна идеализация и мифологизация образа героя.

Казачье повстанческое движение подавлялось крайне жестокими методами. Например, был распространён массовый террор против мирного населения. Каратели захватывали заложников, и, в случае невыполнения повстанцами требования сдаться, заложников немедленно казнили. Порой расстреливали сразу несколько десятков человек. Для того, чтобы хоронить их также использовали местных красноармейцев - допризывников. В том числе и К.И. Жарино: « … Стали мобилизовывать ямы копать. ... На Зелёном клыну! Выкопали мы шесть траншей. Три метра — ширина, шесть — длина. …  Как раз попав я туда.  ...

Сморим, по дамбе вэдуть людей, у белье. Приводять — палимёта два, шашки наголо! Поставили, метров десять от траншеи».

Некоторые станичники, обречённые на казнь, не теряли присутствия духа. Наоборот проявляли своего рода удальство: «… начали спрашивать, кто желает первый умереть. Палахан Григорий Иванович говорить: «Я!». Командир полка спрашивает: «Как фамилия? - Палахан Иван! - Раздевайтесь!». Он снял с себя бельё. Их привели в белье всех. Снял бельё: «Идите, становитесь!». Он подошёл, стал на колени, голову немножко приподнял, ударили ему. А потом начали по три человека становить и в оту же яму. Тридцать пять человек с ним расстреляли.

А командир сидить на коню и говорит: «… Что ты скажешь перед смертью? - Тоби тудыть твою!». Казал ему: «Привил убывать — убывай! Шо я тоби буду казать!?». Тот за пистолет и расстрелял его. Взяли за ногы и утяглы». 

По воспоминаниям К.И. Жарино, комендант, руководивший расстрелами, поражал своей чудовищной жестокостью. Такой, что молодой красноармеец раскаялся, что помогает ему, и даже захотел убить самого коменданта: «Одын раз уже прывылы мы (людей, которых должны были казнить). Уже карательный отряд поихал. А коменданту поручилы, шоб вин привил в исполнение. Так он набрал нас. Там тыжнёвый (дежурный) був, ще три человека. Привылы мы, а патронов не дал. Чи забыл, чи шо. Привелы мы до ямы. «Ну-ка становытесь по тры человека, стреляйте! - Так патрон нема! - Да ладно!». Так он поклал их усих, руки назад. Один биля одного, один биля одного головы. Взял лопатку и одиннадцать человек порубал. … Карательного отряда комендант. Мы стоялы просто не живи (сами как мёртвые)! Да стико ж можно! Этой лопаткой раз, раз! … Прямо в яме. Прошёл — готово! «Закидайте!».  Ще був одын чоловик, як я - зарубать бы його, гада! Так боялысь хлопцы, ны схотели. Я предлагал хлопцам: «Давайте його зарубаем! Ночью, ныкто ны бачит. Зарубаем - пидэм!». Ны схотели! От хам, от хам! На скоко есть люды такие!».

Иногда после расстрела некоторые казнимые оставались в живых. Командиры приказывали их добивать, часто несмотря на недовольство простых красноармейцев.

Расстреливали родственников повстанцев, зажиточных и авторитетных станичников. Казнили в т.ч. и женщин:  «Бралы людей, кто родня  (белых повстанцев), кто — зажитные люди. Вот таких брали и стреляли. Один день порасстреляли — завтра митинг. «Выдавайте, выдавайте бандитов!». Ну кого!? Через день обратно начали стрелять. Опять порасстреляли группу тридцать пять человек. И там семьдесят. Уже сто пять человек! После того уже меньшими группами начали стрелять. То одиннадцать, то двенадцать, то восемь, то девять. …В одной группе — самИ (одни) женщины! … Воны нахОдылы причину, бралы, расстреливалы и всё. Я ж не могу сказать, эту за то, эту за то. Сообщал карательному отряду председатель станичного совета и так дальше. ... Людей побылы у нас, так, недельки две и уехали». 

В устных рассказах о Гражданской войне, записанных в Ленинградском районе, важнейшую роль играет описание террора враждующих сторон. В основном о нём рассказывали родные и знакомые его жертв, иногда — невольные участники (К.И. Жарино). В рассказах нашли своё отражение жестокость карателей (преимущественно - большевиков).

Коллективизация - создание на месте мелких крестьянских хозяйств крупных,  юридически либо фактически принадлежащих государству структур - совхозов и колхозов. Она стала одним из самых трагических и запоминающихся событий 1930-х гг. на Кубани.

Устные рассказы о коллективизации сохранились и в станицах Ленинградского района. В большинстве рассказов местных казаков (А.М. Пансенко (1921 г.р.), Ф.И. Задулы (1909 г.р.) коллективизация предстаёт как одна из тяжелейших трагедий, постигших станичников в первой половине 1930-х гг.; череда событий, которые нанесла местным жителям огромный моральный и материальный урон. Несколько особняком стоит интервью с А.В. Пентюх (1909 г.р.), дочери сторонника социализма и колхозного движения. Хотя и по её воспоминаниям коллективизация проводилась крайне жестоко, по её проведению существовали плановые показатели. И, чтобы выполнить их, местных жителей попросту грабили: «(Ф.И. Задула) Отец погиб ще на тий (Первой мировой) германской вийни. … И мы остались з мамой, нас осталося пять человек (детей).  А потом настала голодовка, такА була страшнА! Сестра наша умэрла с голоду. А мы, четверо, выжило. Два брата и дви сэстры. Мать наша молодою умерла. Их рускулачилы. У хатах усэ позабаралы. В тридцать трэтьем, голодовка була. А рускулачилы трохы раньше. Конэй забаралы, ломалы постройкы. Усэ поломалы, усэ протрусылы. Усэ вытяглы. А у мамы злияние получилося (инсульт) и вона умэрла ...».

При этом некоторые станичники приветствовали наступление колхозного строя. Это были по преимуществу те, кто тяготились ответственностью за собственное хозяйство: «(А.В. Пентюх) Отец говорил: «Чого раньше колхоз не организовали!? У людей дви лошади, а у других — одна! Зерно надо доставать, и плуга немае. А сейчас я одробыл, я хоть ничь сплю, Шо мени плОтять, а ничь сплю. Как люди мучились! В степи вышли, и всё! Чем хотите- сейте, чем хотите - пашите». Друг у друга шукали, как сейчас бартер. Только сейчас больше товару. А тогда трудно было, из сита сеяли! … Мы и сами организовали (товарищество) до общей коллективизации. Принуждали идти (в колхоз). А кто сам шёл. Мы в коллективе работали — нам дали норму».

Но чаще к вступлению в колхоз принуждали, причём весьма жёсткими методами: - « (А.В. Пентюх) - А люди охотно шли в колхозы?- Да как же охотно, если всё надо было отдать! … Садилка, плуг — всё ж годами накоплялось! А то и амбары позабирали. … (Кто не был) в колхозе не разрешали (пользоваться) мельницами, покупать в магазинах. Принуждали идти. А у кого хозяйство крепкое, было не выгодно всё сдать и ничего не получать». « (Т.П. Сыч) Свэкир на службе був, служил в армии. А хату построил. Хата, як раньше казалы, на доску сарай. А када в колхоз поступалы, маты пишла в колхоз. А свэкир казав: «Я ны пиду у колхоз!». Ны пишов вин у колхоз — забралы корову, забралы и хлиб пЕченый. Забралы и сарай, одирвалы от хаты (сарай был пристроен к хате). Осталась одна хатка. ...».

Жизнь в раннем колхозе для большинства его работников была бедной и тягостной. Нелегко было элементарно выжить: «(А.М. Панасенко) У меня было две сестры меньших, одна двадцать девятого, другая — двадцать третьего года. А я — двадцать первого. И мать ... Отца забрали, больше никого нету. Мать болела, скоротечная чахотка приключилась. Хозяйство, коровку еле держали — хлеб отобрали (нечем было кормить), ... Двадцать пятого мая 1933 г. умирает моя мать. Мне было двенадцать, сестры ж поменьше. Как хоронить? Дедушка, матери отец, жил на хуторе Куликов в восемнадцати километров отсюда. Мать дома скончалася, куда ж бежать — бежать до дедушки, больше некуда. ... Туман, не в тот хутор, а в другой (попали). Плутали. Потом рассвело, приехал дедушка Петро Иваныч. Было ему восемьдесят пять лет. Сарай, от сарая оторвали доски, сделали гроб. Положили маму туда и повезли. Тележка на двух колёсах на себе. Повезли на кладбище... Захоронили. … Живём, отец вернулся из тюрьмы, женился на мачехе. Жили, значит, бедность (была)».

Таким образом, устные рассказы отразили преимущественно «непарадную» сторону коллективизации. Например, то, что в станицах Ленинградского района, как и везде на Кубани, она проводилась по преимуществу насильственно. Коллективизация сопровождалась фактическим ограблением местных жителей, привела к тотальному обнищанию населенья.

Высылка 1932 - 1933 гг. коренного населения станицы Уманской (Ленинградской), стала одним из самых значимых событий этого исторического периода. Здесь она, как в «чернодосочной» станице (её население было обвинено в злостном саботаже хлебозаготовок) была особенно массовой.

Устные рассказы о самой высылке, пребывании уманцев вдали от родной станицы нашли отражение в устных рассказах. Всё это оказалось особенно значимым для коренных жителей казачьего происхождения, таких, как , З.А. Клименко, Г.Д. Филобок (1919 г.р.), А.М. Панасенко (1921 г.р.), И.С. Бугай (1903 г.р.). Ведь высылка была направлена, прежде всего, против казаков.

По словам старожилов (подкреплённых архивными данными) уманцев высылали в отдалённые районы (Урал, Казахстан). При этом они лишались большей части своего имущества. Число высланных было значительным, до трети от всего населения. Высылка преимущественно затронула жителей центра станицы и её западной окраины. Например, 13 – 15 января 1933 г. из ст. Уманской тремя эшелонами было вывезено 1242 семьи, 5471 чел..

Об этом событии сохранилось несколько подробных рассказов, записанных от станичников, которых выслали в детском возрасте. Либо от тех, у кого пострадали родственники. Высылка стала для них одним из важнейших, переломных и вместе с тем тягостных моментов в жизни: « (А.М. Панасенко) И в 1933 г. году начали тут выселять местных жителей. Вон там был дом, где мы жили, вон там… Выселяли колхозников — колхозы были организованы в двадцать девятом году. Выселять стали всех мужчин, у которых было по- трое, по пятеро детей. Всех трудоспособных (забрали). Мужчин забрали и отправили в тюрьму. Остались женщины и маленькие дети. Забрали и отца — кузнеца. … Бабушка Анастасия Петровна. И 14 января 1933 г. температура воздуха находилась уже около минус тридцати четырёх градусов — формИровали. … Заранее предупредили: «Собирайтесь, кушать возьмите только на сутки. И ничего такого!». Коровы, куры, оставались, значить, тут. Отвезли на санях на железнодорожную станцию Уманская тысячу двести семей и посадили в эти вагоны. И отправили эшелоном на Казахстан. - Сразу тысячу двести семей? - Нет, в течении трёх — пяти суток. По дороге умирали там, кто остался жив, кто вернулся. А мужчин посажали в тюрьмы, стали разбираться — а они ни за что ни про что. И отец мой сидел, а мать тут была».

«(З.А. Клименко) Прихожу (домой), а у нас гарба стоить. Ны бричка, гарба. А высылялы багато людэй, кулачилы. Я плачу, и сестра, брат — в крик. Мамы нету (а нас выселяют). Спросили соседей, что нам брать. А соседи вроде як на врагив дивляться. И ны посоветують. Кроме одёжи было нечего взять, всё забралы. …

У два часа ночи маму выпустилы (из тюрьмы, куда её посадили за невыполнение хлебозаготовок). Як раз мы ны спалы всю нич. Пришла (мама) — темно, гарба стоить. Дывытся: «Последнее забирают, наверное». А там за хатой старики жили, такие, наверное, как я (сейчас). Она пришла, говорит: «Ефимовна, отак - отак. - Гавриловна, вас на высылку! То и подводу привезли. Соления у нас были, капуста в подвале, огурцы. Мама есть мама: «И то возьмём, и то возьмём!». А потом всё оставылы, ны далы в вагоны (взять). Склалыся мы утром рано. Прыгналы лошадей, запряглы ту гарбу, поихалы на станцию.

На станции стоялы товарные вагоны. Теснота была ужасная! Печки ж эти, буржуйки, поставили. … Мужчин почти ны булО! Женщин, тех, которы на высылку, с тюрмы отпустылы. Кой какие мужчины тоже тут сыдилы в тюрьме в Ленинградской. Их тоже пригналы под конвоем до своих семей. А многих ны прыгналы. А женщины плачут! Дэ хозяева? Загрузилы нас и стали ждать.

Это щас молодёжь развязанная, а тада стеснялыся. А мой брат хотел до ветру сходить, в туалет. А нельзя из вагона выскочить! Вын выскочил, а ему: «Вертайся! Стрылять будэм!». Мама: «Коля, вернись! Коля, вернись!». А вин ны чуе ж, бежить. Они стрелять. Вернулся — прикладами. Вин навзниц (навзничь) упал. Погрузили в вагон».

Также сохранились рассказы о жизни уманцев в местах высылки. Первоначально она была очень трудной, люди болели и умирали. Там им пришлось столкнуться с репрессиями 1937 г. «(Г.Д. Филобок) Из восемнадцати девять тысяч осталось, а те все в братских могылах лежать. И ны спрашивалы, и ны казалы, Тиф душил людей! И дэрэн (заготовляли дёрн), и саман зимой робылы - моя сестра была на 24-ом посёлке. ...

(И.С. Бугай) Всяко пережилЫ! А як баня, то ны дай Бог. Всех возрастов заводять, одежду в каморы поперекидают, жарять. А все голи стоять, подростки и таки парубкИ. Не поместишь в жаркамеру, карточки квартальни заберуть — мисяц голодный сидишь. … Нас тада с девьятого переселили на новое переселение (поселение). Разделылы. На новое — колышки побылы и сказалы: «Тут будет посёлок!». А на девьятом посёлке кто остался — поделылы на бригады: пэрва брыгада, втора. Пригналы лошадэй, вроде началы создавать колхозы. И воны кажут: «Пэрва, втора брыгада - на переселение!» И поихалы! И батькы там (при переселении разделили семьи) … Дика стэп, нема ничё там! И началы пахать зэмлю, фермы строить, и дома сами строить. И ночью (даже)! Да не дай Бог! Это адский труд! В тридцать шестом нас разделылы.  Подошёл тридцать седьмой год. Ночью приезжають, забырають! На утро уже нема!».

«(З.А. Клименко) Поместили нас во дворах (хозяйственных помещениях), где верблюды жылЫ. Верблюдив вывезли, а там послали нары. И нас туда. У нас были то рЯдна, то это (другие ткани). И каждый зависытся (отгородится от остальных). Там уже нычОго было. Привезли в совхоз — там было триста гектар некопанной свеклЫ сахарной. ...

Много умирало. Сколько нашего народа там полегло — ужас! Там арыки — вода бежит. Сидит биля арыка — заглядився, перекинувсь. Всё, готовый! Семьями умирали. Но мы як-то выжилы. Сестра, правда, болела тифом. Потом всё-таки - поправилася. … Такие вьюги былИ, что до колодца ходили по верёвке (держась за верёвку). … И тоди дойдэ до колодца, тоди крычить (что дошёл). Воды наносять, скоко они наберут (за один раз)? Ведро — два».

Но трудолюбие, выносливость и предприимчивость уманцев помогали постепенно справиться с трудностями: «(З.А. Клименко)… мама попала у клуб уборщицей. И платылы ей девяносто рублей. Это ж деньги были! А мы у колхози робылы. Я туточки окончила четыре или пять классов. А потом, як приихалы в Новокубанку, такие девчата, як я, пишлы в школу. Мне ж стыдно, я здорова вже. В тридцать четвёртом нас, девчат, стали обучать. Кого на звеньевую, кого на учётчика. Мы вчилыся, гулянок, як щас, ны було. Выучилась на учётчика. Бухгалтер нанимал нас. И я пошла в полеводческую брыгаду учётчиком. А потом послалы учиться на овощевода.

Як мама пишла у клуб (работать), деньги у нас завелыся. Высыть объявление, что можно купить корову, тёлку. Мама говорит: «Давайте купим, а то як так жить!? - Давайтэ!». Взяли денег и поихалы. Поихалы мужики, прим гурт пригналы такый. Прыгналы, роздалы тих тёлочек. Кто заплатыв. И на другый год у нас вже була корова! Мама купыла двух кур в тым селении. Живём! Климат изменился, чи шо — сталы раньше сиять. Шо помэрзнет, а шо и вызриит!».

Поэтому её начинают заселять т. н. плановыми переселенцами — выходцами из других регионов,  по преимуществу служившими в Красной армии. « (А.М. Панасенко) Проходит январь, весна подходит. А работать некому: пахать, сеять. А колхоз - то остался. Ждали пополнения, земли остались дикими. Было издано постановление заселить эти станицы. ... Пустые дворы остались. А тут мы остались, на той стороне, и на той стороне остались два хозяина! Потом пришло постановление заселить станицу Ленинградскую (военно-) служащими, которые отбывали кадровую службу в Ленинградском военном округе. Туда были призваны (служить) со всей России и Советского Союза. Особенно много заселилось ленинградских, псковскИх, новгородских — с северной части России, где они жили».

Эти события в последствии привели к появлению различий в социальной психологии между коренными уманцами, подвергнутыми высылке, и теми, кого не высылали: « (З.А. Клименко) … шепчутся (кого не высылали): «А Зинкин мужик — кацап!». Их бы самИх туда — посмотрели, кто кацап, кто казак! Нас сейчас, казахстанцев, мало осталось. А раньше, как пойдём на базар, целый гурт собирался! А эти (местные) из сэбэ выходять: «Опять казахстанци собралися!». Какие дружные люди были! Жена брата, брата восемь лет как нет, а мы родычаемся! Дети друг до друга ходят! Эти, которые тут, все кугУты! …  А те, кто в Казахстане був — дружные!».

Это событие стало для некоторых старожилов одним из наиболее тягостных в их жизни, крепко врезалось в память.  В их прозаическом фольклоре, песнях нашли отражение такие исторические факты, как высылка станичников в несколько этапов в отдалённые регионы, суровый быт спецпереселенцев, их возвращение в родную станицу и пр.

Устных рассказы о терроре периода Гражданской войны, коллективизации, высылке населения из станицы Уманской глубоко личностны, они отражают личные судьбы людей, наиболее значимые для них события. Одновременно они отражают эпохальные события, резко отделившие советскую эпоху от досоветской.